В Византии между письменностью и словесностью устной, народной, существовал глубокий разрыв; народный эпос был слабо развит и мало оплодотворял литературу письменную. В Древней Руси народное эпическое творчество играло огромную роль; народная словесность плодотворно воздействовала на письменность и на искусство. Это воздействие можно заметить и в развитии образа Георгия, хотя не все звенья этого развития могут быть ясно прослежены.
В Древней Руси образ Георгия как заклинателя и проповедника все более вытесняется образом Георгия-витязя, героя, победителя. В народной поэзии его именуют „светло-храбрым". В житийное „чудо о змии" проникают мотивы былинного характера. Отсюда проистекают давно замеченные историками черты сходства Георгия с Добрыней Никитичем, который „потоптал змеенышев", с Михаилом Потыком, который спасается от змия, и, наконец, с Ильей Муромцем, конь которого, как у Георгия, выпадает из тучи. В русских духовных стихах Георгию приписывается роль устроителя земли Русской, покровителя земледелия и скотоводства.
Исследователи, которые каждое новшество в искусстве возводили к идущим извне влияниям, объясняли появление новых черт в русских легендах о Георгии воздействием на письменность иконописи. Между тем достоверных доказательств в пользу этого положения не приводилось, да и вряд ли их можно найти. Во всяком случае, иконография Георгия является историческим источником для суждения о том, чем жил, что чувствовал, что думал о жизни народ в Древней Руси. Но для того чтобы извлечь эти представления из памятников искусства, недостаточно простой их классификации по внешним признакам. Необходимо рассмотреть их идейный смысл и художественные особенности.
Нет ничего удивительного в том, что черты нового проявились в русских памятниках не сразу. Представленный в качестве защитника с мужественным лицом, с выставленным напоказ в левой руке мечом, Георгий в превосходной иконе XI—XII веков из Успенского собора в Москве находит себе довольно близкие аналогии в византийской живописи того же времени. Более самобытным произведением является знаменитая фреска Старой Ладоги. В. Лазарев находит представленную сцену „мирной" и называет Георгия „заклинателем" приводит текст жития о победе Георгия без борьбы: „Святой Георгий, побежав навстречу дракону, сотворил знамение честного креста и сказал: „Господи боже мой! Измени сего зверя, да покорится вере сей неверный народ". И когда он это сказал, при содействии божием пал дракон к его ногам". Этот текст не имеет ничего общего с характеристикой Георгия в ладожской фреске.). Между тем, сравнивая его с современными ему византийскими изображениями, следует признать его, скорее, триумфатором. После одержанной над змием победы он торжественно выступает на своем боевом коне; конь высоко вскидывает ноги, уши его подняты; плащ воина развевается, как боевое знамя. Своей гордой осанкой ладожский Георгий напоминает византийские образы того времени, хотя в нем больше порыва. Но самое существенное то, что образ Георгия как победителя и как защитника составляет в ладожской фреске часть драматической сцены. Апофеоз героя мыслится как завершение происшедшего события. Это решительно отличает его от восточного типа парных изображений святых воинов, пребывающих как бы вне времени и пространства. Вместе с тем в ладожскую фреску включен бытовой мотив, который находит себе аналогию и в русских духовных стихах: царевна Елизавета ведет поверженного змия на привязи, как скотину. Ладожская фреска говорит о том, что новгородский мастер уже в XII веке стоял перед задачей показать, что герой заслуживает прославления в награду за совершенный подвиг.
В гораздо большей степени, чем Георгий на ладожской фреске, заслуживает быть названным „заклинателем змий" Георгий, представленный на одном из клейм так называемого Людгощинского креста, этого замечательного произведения новгородского изобразительного фольклора. В рельефе, переданном в сочной резьбе из дерева, соотношение сил совсем иное, чем в канонических образах. Конь Георгия встал на дыбы. Голова змия находится на уровне головы Георгия и коня, происходит напряженное единоборство человека со змием, змееборчество. Вместе с тем это напоминает и тератологию русских рукописей XIV века. Звериная сила в клейме Людгощинского креста тем более подчеркнута, что и весь он покрыт змеящимися плетенками. Здесь мы находим самую близкую аналогию к эпическим образам змееборцев Добрыни Никитича и Михаила Потыка.
Похожие статьи:
Беспредметное искусство
Беспредметное искусство — завершение левого формализма по пути к отысканию «абсолютного искусства». В развитии буржуазного искусства конца прошлого столетия во все более ясных формах выявлялось стремление художников к отходу от простого п ...
Научная рефлексия как объект историко-научного исследования
Наука – это "система с рефлексией". Специфика рефлектирующих систем состоит в том, что их элементом является "самосознание", т.е. описание поведения системы с точки зрения ее самой. Исследование рефлексирующих систем т ...
Русская иконопись конца XV-XVI вв
Образцом для подражания в иконописи стали творения Андрея Рублёва. Главное его произведение икона "Троица" породила множество подражаний. В XVI в. славилась иконопись мастера Дионисия. Монастыри заботились об украшении стен храм ...
Разделы